Я знал его с 1947 года, когда он был еще не видным геометром страны, заведующим кафедрой геометрии математико-механического факультета, а, как и автор этих строк, первокурсником. Про Юру можно было бы сказать словами песни времен гражданской войны:
Был он мал, молчалив, насторожен,
Видно, горе на сердце легло ...Время было послевоенное. Гулаг и прочие сталинские прелести были засекречены и большинство из нас о них ничего не знало. Как весь стиль жизни тех времен, так и искусная, с малых лет проникающая в сознание и подсознание пропаганда отучали нас думать. Многие из родившихся в двадцатые годы или чуть раньше хватанули такую ударную, такую токсическую дозу этой пропаганды, что способность полноценно размышлять о политических реалиях была ими утрачена навсегда. «Я бы мог привести примеры, но я не хочу наживать врагов» — как написано в предисловии к знаменитому задачнику Полиа и Сеге. Юра всегда был мыслителем, этим выделяясь из нашей веселой и легкомысленной студенческой братии. Я думаю, с его честностью и лучшим пониманием ситуации связано и то, что Юра не был комсомольцем. Это вызывало настороженное внимание к нему со стороны комитета ВЛКСМ, партбюро и не исключено, что и еще более компетентных товарищей. За «некомсомольством» Юры стояли убеждения, о которых он ни с кем и никогда не говорил. Эти убеждения не были, по-видимому, ростками диссидентства. Впоследствии, уже в шестидесятых годах, в ответ на мою восторженную тираду о каком-то самиздатовском эссе Юра холодно спросил: «А чего, собственно, хотят диссиденты?» Мой ответ не блистал вразумительностью.
Вернемся к нашим студенческим временам. В Юре поражала широта. У него, когда он был второкурсником, нередко консультировались старшекурсники причем не только по математике, но и по механике(!).
Один случай — мы были тогда на третьем курсе — глубоко нас поразил. Один видный ученый факультета, специалист по гидромеханике (впоследствии член-корр. АН СССР, лауреат Гос. премии) выступил с докладом об общих уравнениях гидромеханики. В докладе было высказано утверждение, что эти классические уравнения неполны: в них отсутствуют члены, описывающие конвекцию и теплопроводность. Соответствующие члены были добавлены к классическим уравнениям. Юра выступил против этих обновленных уравнений. Не забуду, как сидели где-то в уголке этот гидромеханик и Юра. Юра приводил свои доводы. Несмотря на все наше уважение к гидромеханику (он на самом деле много сделал в науке), мы — Юрины однокурсники — были уверены в его правоте. Так оно и оказалось. Опровержение новых уравнений было опубликовано в «Журнале экспериментальной и теоретической физики» ученым из Молотова — было в те времена такой название на картах Урала... В этой эпопее особенно удивительно, что Юра был «чистый математик», а не механик.
В трудных задачах, решенных Юрой, меня всегда поражал не только сам факт, что решение найдено, но и столь ценимая профессионалами математическая элегантность решения.
Я ожидал, что после окончания университета он станет ленинградским аналогом великих А. Пуанкаре или А. Н. Колмогорова — ученых, поражающих своей широтой и результативностью. Я ошибся. Юра пошел по пути, который мало кому можно рекомендовать. Юра занялся знаменитой, известной с первой четверти века, геометрической проблемой Кон-Фоссена и занимался ею, и по-существу только ею, 10 лет. Такой путь опасен тем, что проблемы такого ранга требуют от человека колоссального напряжения интеллектуальных сил, причем гарантий, что цель будет достигнута, нет. Можно надорваться, стать по-существу маньяком. Сколько примеров такого рода можно было бы привести! Да, так бывает, а Юра проблему Кон-Фоссена решил. Потом докторская диссертация, университетская премия. Юра стал профессором Юрием Александровичем Волковым. Были еще работы — хорошие, талантливые, но несравнимые с решением проблемы Кон-Фоссена...
Ю. А. Волков был не только ученым. Он был замечательным преподавателем, воспитателем молодежи. Лекции он читал своеобразно. Они содержали большой материал, изобиловали глубокими идеями, однако не все доказательства бывали доведены до конца. Для овладения курсом лекций от слушателей требовалась большая работа, что не всем нравилось, не всем было по плечу. По правде говоря, троечники и близкие к ним по способностям и духу студенты ненавидели его лекции.
Теперь все в прошлом... Трудно разгадать загадку Ю. А. Волкова. Он, всецело преданный науке человек, математик «от господа», решил задачу колоссальной трудности, но, по большому счету, одну. А. М. Горький говорил в свое время о Леониде Андрееве, что он был талантливее своих произведений. С полным основанием это можно сказать и о Ю. А. Волкове. Я думаю, разгадка здесь в здоровье. Любая наука требует от ученого невероятного напряжения сил, а Юру с молодых лет подтачивал туберкулез. Моральные травмы, полученные им в раннем возрасте, тоже имели большое последействие.
Ю. А. Волков занимался математикой всю свою сознательную жизнь. Уже безнадежно больным, когда его дни были сочтены, он продолжал работать над какой-то математической проблемой, мучился, что не может ухватить витающую где-то в подсознании идею. О какой проблеме он думал, мы уже никогда не узнаем.
В. М. Бабич — профессор кафедры математической физики мат-мех. факультета СПбГУ.